Рассказ о встрече Нового Года 2004

Маршрут: Ажигардак - 38 км - Симская - Черное Плесо - хр. Баскак - Брахмур - Сухая Атя

Время: 31 декабря 2003 - 3 января 2004

Участники: Григорий Макеев, Андрей Безруков, Андрей Рыбников, Женя Безруков; + "Мечта" и "Магнит" в эпизодах

Поехал я отмечать Новый Год с командой Мечта-Магнит. У руководителя было слегка неладно с животом, поэтому далеко уйти мы не смогли. Вылезли на пл1732км, пошли по распадку забираться на Ажигардак. Отошли от автомобильной дороги, я думаю, метров на 800, нашли на склоне более или менее ровное место и встали.

Запалили костер, вскипятили чай, поставили Тимофеевскую новую палатку типа "Зима", я сразу сравнительно отметил ее достоинства (размер) и недостатки (однослойка, схема установки недоработана). Делать до нового года было особо нечего, я полез в гору кататься.

Нашли мы с Рустиком хороший ровный спуск, где можно было разгоняться и ехать прям до лагеря, вдоволь там накатались, а потом и остальные, услышав наши воинственные и восхищенные вопли, подтянулись в надежде уловить свой собственный кусочек острых ощущений. Таня (или Галя, так до сих пор и не научился их различать :( ), впрочем, к кусочку острых ощущений добавила и порядочный кусок собственной лыжи :)

Потом сидели в палатке, и слушали гитару и меня, Рустика и Диму, а часов в 10 вечера началось типичнейшее новогоднее обжиралово. Полпалатки в жратве: салаты, две курицы-гриль, картофель-по-французски, картофель фри, два котла мандаринов, бананы, ну и так далее. Ассортимент мало отличался от домашнего новогоднего ужина. Как я ни сдерживался, а все равно наелся, прямо как волк из мультика "Волк и пес"... "Сс-пасибо. Ты заходи, если что..."... Вспомнили, что наступает год обезьяны, и по всей палатке поднялись тучи мандариновых ошкурков, которые летали из угла в угол и по одиночке, и стаями... Я потом приехав домой выгреб даже из ботинка несколько шкурок. Несколько, впрочем, оставил на голодные времена.

За 10 минут до нового года высыпали из палатки встречать его, но сам новый год в этот раз подкрался незаметно, и ашинский гудок возвестил, что мои часы опаздывают, а год-то - вот он уже! Стреляли из хлопушек, пили сок, светили бенгальскими огнями... Собственно, непонятно было, что же делать дальше, поэтому уже к часу ночи я спал в своем спальнике в углу палатки, "поставив будильник на семь".

Встал в 9 утра и окунулся в предпоходные сборы. Поход ждал меня, ему не было дела до всех типичных людских праздников с преимущественно гастрономической составляющей. Я чувствовал его зов, и это заставляло передвигать невыспавшиеся ноги. Вещи, разумеется, не были раскиданы по всей палатке, а лежали в паре мешков, поэтому я не потревожив никого просто вывез пенку из палатки.

К часу мне нужно было сесть на электричку, которая провезла бы меня до Симской, а дальше уже куда-нибудь понесли бы лыжи. Спускаться тем же путем 800 метров до дороги не хотелось совершенно, я решил попробовать подняться на Ажигардак и спуститься в знакомый распадок 38км, а по пути, если времени хватит, навестить елки в верховьях правого распадка 38км. Очень люблю то место.

В эту вылазку со мной не собрался никто из 12 человек, которые к тем 10 часам, пока я вставал на лыжи, постепенно начали просыпаться. Видимо их устраивал вариант со сползанием обратно по собственной лыжне, а может, они придумали чего-нить поинтереснее. Попрощавшись со всеми я стырил пару мандаринов и пошел вверх по склону. На все про все у меня было 3 часа.

Подъем мне дался тяжело. С утра я вышел не позавтракав, а в рюкзаке лежала и половина палатки, и половина печки, и топор - короче, полукомплект всей снаряги зимнего похода. Но приятно было, что никто не держал меня, и никто не убегал вперед - я шел как сам хотел. Где хочу - поваляюсь, где хочу - съем мандарин, где хочу - шоколадку. Очень скоро понял, что новогодняя курица была, мягко говоря, немного жирной, и что в моей организме не наберется столько желчи, чтобы это количество жира переварить. Рулон бумаги сильно поуменьшился, а потом и еще поуменьшился, и еще. :) Дал себе обещание больше таких вещей не употреблять (это не мат, простите). Вылез я на "балкон" под верхушкой Ажигардака, видимости практически не было, и я пошел в сторону распадка 38км. Время начинало поджимать, я начинал торопиться, а распадка все не было и не было. И вот, наконец-то, склон резко ушел вниз, и я сверху увидел на дне распадка нашу лыжню. Обрадовавшись я напролом съехал по склону на дно распадка и даже не сильно огорчившись, что не попал в верховья, доехал сначала до избы на ручье, удивился, что там никто не встречал новый год, и рванул со всей скоростью вниз по лыжне.

Ехать было страшно, а тормозить было нельзя, время поджимало. Один раз я только остановился, чтобы потуже затянуть шнурки на ботинках, чтобы лыжи лучше управлялись. Вокруг из-за гор поднималось солнце, и где-то на периферии сознания зрела обида от того, что я так тороплюсь и не могу насладиться этой всей красотой прочувственно и не торопясь.

Выехал наконец на автодорогу, сбросил лыжи и побежал из последних сил на станцию. Хорошо хоть бежать нужно было под гору, но все равно сил не было, ноги еле передвигались, приходилось заставлять себя бежать. А секунды бежали, минуты текли, и вот-вот должна была подойти электричка. Добежал до перехода через Сим, вскарабкался на насыпь в 100 метрах от платформы, добрел эти 100 метров, и обессилено вздохнул - успел... И тут же услышал, что поезд едет. На самом деле это был товарняк, а электричка была минут через 7, но подвига это не отменяло.

В электричке, к своему удивлению, встретил только одинокого Андрея Рыбникова, а ни Раисы, ни Славы не было, и Андрей ничего не мог сказать про них. В Биянках в электричку подсел Андрей Безруков с братом Женькой, и таким образом команда из 4 человек собралась отметить наступление Нового года сообразно и по-туристически. Катя, к сожалению, с нами пойти не могла, но по крайней мере проводила до Симской. Она осталась ждать обратной электрички в город, а мы сели на автобус, доехали до Сима, дошли до Симского водохранилища, встали на лыжи, и решили, что мы идем на Брахмур. И ушли, оставив все заботы позади, и символично, как Андрюха, убрав все деньги в самый дальний псивник. Там, куда мы собирались, не было ни капитализма, ни других подобных нелицеприятных вещей.

Было уже часа два дня, когда мы вышли на Симское водохранилище. Погода не баловала, но мы не ждали от нее милости. Навстречу по накатанной лыжне попадались редкие лыжники, а мальчишки катались с укатанных попами склонов гор, сходящих к водохранилищу. Темп взяли сразу довольно высокий, так как лагерем собирались встать уже после Черного Плеса, на старой своей же стоянке. Быстро пробежали по водохранилищу, по накатанной лыжне, и ушли на перевал к долине Куряка. Здесь уже на подъеме лыжня была полузасыпана, а легкий морозец делал подъем не таким простым делом. Однако нашего заряду хватало еще, и мы наскоро отдохнув на перевале, скатились в долину Куряка. Для меня этот перевал будто ножом разрезает жизнь напополам - до начала похода, и уже после. Здесь уже не слышно ни города, ни поездов. Здесь уже не встретишь случайных людей и даже лыжников, с удовольствием катающихся по водохранилищу, здесь уже не бывает. Здесь стоят на поляне тихие сосны, а из-под неглубокого снега повысовывали свои травяные усы зимующие существа - а не пришло ли уже лето? Столько впечатлений, такой другой мир, а всего-то - перевалили невысокую горку.

Путь вдоль Куряка у меня не остался в памяти чем-то долгим. Знакомые места, где проходил меньше месяца назад, ложились под лыжи. Постепенно стемнело, но мы решили в любом случае идти по лыжне, пока идется. Проявилась луна, и даже без фонарей темноты не было, и идти было несложно. У одного из ручьев, пересекающих дорогу, со стороны верховий ручья пришел и пошел впереди нас след тонких лыж. Через несколько километров наблюдений мы пришли к выводу, что лыж было двое, одни были деревянными, другие пластиковыми, и шли эти два существа именно в нашем же направлении, а не наоборот. Группу назвали "группа, с кодовым названием 'снегурки'", или просто "девчонки". Видимо "девчонки" тоже шли в Черное Плесо. Подошли к Черному Плесу, и первому полуразвалившемуся мосту через Куряк. Переправа прошла успешно, и после короткого отдыха мы прошли через освещенную только луной мертвую деревню, следившую за нами пустыми глазницами темных домов. Следы "девчонок" просвистели нигде не остановившись и пошли через второй мост в направлении Сплавного. Мы поспешили пройти последний километр до места нашей прошлой стоянки у слияния Куряка и ручья Большой Казамаш, ушедшего к Сплавному. Вот и знакомая стоянка, недосгоревшие с прошлого раза дрова, готовая костровая яма и утоптанное место под палатку.

Зажгли костер, наконец-то испытали новую нашу купленную двуручную пилу. Оказалось, она может пилить такие деревья, и делать это с таким потрясающим КПД, что на цепную пилу теперь и смотреть не хочется. Сварили вермишель с рыбой, наготовили дров на печку, и залезли в палатку. Решил попробовать ночевать на двух пенках, между которыми проложен рюкзак и еще чего-нибудь типа пуховика. Порадовался, как по-домашнему душевно выглядит изнутри двуслойная палатка с ее немного свисающими на подобие балдахина стенками. Ночью мне стало немного зябко, но не настолько, чтобы вылезать из спальника и растапливать печку.

Поднялись около 9 часов утра. Высокая облачность с небольшой низкой дымкой, и восходящее из-за гор солнце давали надежду на солнечный яркий день. На завтрак съели замоченный с вечера овес, доведенный теперь до кипения и замешанный на сгущенке. Корм пошел в коня.

Вышли обратно на лыжню, и пошли дальше по следу "девчонок". Удивлялись их очевидно спортивному темпу - ни мест отдыха, ни следов от рюкзаков мы, насколько я помню, не заметили. Дошли по лыжне до Сплавного, в котором я был в первый раз. Опять поразился красоте места, в котором когда-то жили люди, и в очередной же раз поразился тому, как нужно было перекосить всю жизнь, чтобы люди отсюда ушли искать счастья где-то еще. У Сплавного тонкая лыжня наконец свернула к дороге и пошла к

единственной обжитой избе. Мы последовали по лыжне, чтобы наконец-то познакомиться с этими девчонками и, возможно, выпросить у них чаю, потому что весь чай должен быть у Райсы, которая в поход не пошла, а те следовые аварийные количества чая, что были у нас с Рыбниковым Андреем, как самых запасливых и предусмотрительных, были не в силах что-либо противопоставить матерому, настоянному вкусу и аромату свежерастопленной из снега и еловых иголок воды. Вкус растопленного снега легко перебивал слабенький вкус чая, но мы не жаловались. Лыжня подошла к избе, изумленно посмотрела на огромный висячий замок, и недоуменно пошла обратно к дороге. Выйдя на дорогу лыжня пошла дальше, а мы так и не поняли, куда же собрались теперь бежать снегурки-спортсмены без рюкзаков...

Скоро дорога вышла на другую дорогу, идущую с севера на юг вдоль массива хребта Баскак. Чищенная дорога и тонкая лыжня с ними повернула на север, видимо, девчонки решили добежать до Миньяра. Тут нам с ними стало совсем не по пути. Мы немного отдохнули на перекрестке на солнышке, и пошли по нечищеной дороге на север вдоль хребта. На дороге едва виднелся буранный след, и по нему идти было несложно, и мы бежали хорошим спортивным темпом. Больше всего удивлял Рыбников Андрей, который, не то что не отставал, как обычно, а наоборот, подгонял всех, первым вскакивая с отдыха на ходке: "Ну что, давайте пойдем уже! ". На мосту через Малую Гремячку устроили короткий перекус колбасой с хлебом и чаем, и побежали дальше.

Дорога раздвоилась и мы пошли по правому пути, забирающему наискосок на хребет, видимо, по старой просеке. Здесь буранного следа уже не было, и идти было посложнее, зато и интереснее, потому что дорога поднимала нас над долиной Большого Казамаша, с другой стороны которого поднимался массив горы Соколовой. Солнце освещало горы, коричневые снизу и белые сверху, и я думал, как назвать эту линию, которая проявляется только зимой. По пути объедали с заиндевевших деревьев рябину, и я, пожалуй, первый раз пробовал рябину, у которой горечь была столь незаметной, что не заслоняла сладкий вкус. Постепенно вылезли на хребет и пройдя немного по нему свалились на седловину между хребтом Баскак и хребтом горы Красная, на который мы залезли. Это было очень необычное место, и само по себе, и в сочетании с закатным солнцем, луной и стремительно синеющим небом. Мы шли по седловине параллельно обоим хребтам, постепенно забирая в сторону хребта Баскак, и немного зацепили верховья ручья Баскакского, текущего с этой седловины на юг. Те места меня просто поразили... Богатый микрорельеф, миниатюрные неглубокие распадочки, горки, высокие елки, снежные поляны... Место ощущалось как какая-то сказочная удаленная долина, Волшебная Страна, ограниченная со всех сторон непроходимыми хребтами... Не пожалею времени и сил, и когда-нибудь обязательно туда приду, чтобы поставить там палатку на каком-нибудь пригорке и просто покататься по этим неожиданно поворачивающим распадочкам. Как бы еще выразить свои ощущения от того места? Будто кто-то решил построить маленькую модельку больших гор, взял все распадки и уменьшил их, и вот посадил их там в тех местах, чтобы они там росли... Чудное место. Мы же прошли еще немного по склону теперь уже Баскака, и преодолев сопротивление Андрея Рыбникова, который рвался идти дальше в темноту, встали под темнеющим небом в смешанном, преимущественно еловом лесу. Выкопали яму под костер, поставили палатку. Рыбников с Женькой разошлись и завалили две огромные сушины, одну тут же напилили на бревна, которые частично пошли в костер, а частично на дрова для печки, а вторая сушина, жертва людской жадности, так и осталась лежать на снегу...

На краю костровой ямы, на бревнах с проложенными хобами, долго сидели люди, свесив ноги к костру, пили отвар рябины и говорили о жизни... Вокруг луна с чистого звездного неба освещала снег, искрящийся мириадами маленьких зеркал, высокие елки отбрасывали разлапистые тени и легонько тянуло откуда-то, будто бы сразу отовсюду слабым неслышным ветерком.

Всю ночь Рыбников топил печку, а я кайфовал в спальнике, натянув еще одну синтепонтовую куртку, запаковав ноги в спальнике в вещевой мешок, и мне было совершенно безразлично, топится ли там, снаружи спальника печка. В семь утра закричал петух, и я вылез в ночь, которая на самом деле была уже вот-вот начать превращаться в утро. Вчерашние бревна сгорели почти дотла, но запалить костер из бересты и нижних сосновых веток, которых вокруг было в изобилии, труда не составило никакого. Вылез Андрей Рыбников, мы занялись завтраком и собиранием рюкзаков. В палатке начал изнутри своего спальника орать Андрюха. "Подъем! Всем подъем!", - орал командир изнутри через толстый слой какого-то суперпонтового наполнителя, потом вылез и стал всех ругать за то, что развели такую бучу в столь ранее время.

Позавтракали жиденькой геркулесовой кашей с изюмом и в половине десятого утра, когда рассвет уже загорался, покинули это гостеприимное место. Солнце взошло и на какие-то минуты порозовило верхушки сосен, но не успел я достать фотоаппарат, как оно спряталось за утреннюю дымку и небольшие низкие тучи, оставив все остальное небо на откуп белесому синему цвету. Траверсируя и потихоньку набирая высоту мы залезли на хребет Баскак и пошли по нему в сторону Брахмура. Перешли в какой-то момент на брахмурную сторону Баскака и увидели сам Брахмур. Нам же сначала надо было дойти до седловины, чтобы почти не теряя высоты перейти к подножию этой самой красивой, на мой взгляд горы этого района. По седловине скатились к началу последнего подъема этого похода, полежали там на рюкзаках, любуясь на елки, ракетами глядящие в небо, и затянув покрепче рюкзаки пошли в гору. Чем особо знаменательные такие "последние" подъемы на гору, так это тем, что там меньше обращаешь внимания на тянущую усталость в ногах, а голова твоя чуть что стремится обернуться на 180 градусов, потому что впереди-то у тебя как всегда снег и елки, а вот именно там, за спиной, начинает открываться красота, которая открывается только на вершинах.

Вылезли мы на пологую большую вершину Брахмура и пошли туда, где затерялись среди елок скальные останцы, один из которых венчает высоту 874,4 метра, которая и обозначена на картах как "г.Брахмур". Говорю так, потому что для нас Брахмур - это нечто большее, чем просто точка с надписью на карте, взятая в кольцо последней горизонтали. Это и зрелище, которое не унести с собой никак, кроме как в воспоминании, это и картинка-впечатление, которая по приезде в город кажется абсолютно нереальной, невозможной и следовательно несуществующей, это и морозный воздух, кусающий твой нос, это и друзья, носы которых кусает тот же самый воздух, это и мир, целый мир, который существует помимо нас, но не мимо нас. Мир, который с нами делится кусочком себя, и с которым мы делимся кусочком себя, обогащая друг друга в этом совершенно безвозмездном и безусловном обмене. В силу несоразмерности этот мир может нас и не заметить, в нем может затеряться, остаться незамеченным то, что мы в него привносим, но практически никогда не затеряется, не останется незамеченным в человеке то, что этот мир привносит в него. А иногда я, возвращаясь в город, показываю фотографии этой красоты друзьям и просто знакомым, и люди загораются идеей зимнего похода, они говорят - "я тоже хочу это увидеть, я тоже хочу оказаться среди этой красоты, возьми меня с собой, дай мне эту красоту тоже". И очень часто не понимают, что это счастье, счастье быть Там, в Том Самом Месте - это не просто так, это - награда. Награда за очень многое, и за ночной холод, когда лежишь в спальнике озябнув, балансируя на грани ощущения холода и тепла, и за усталость в плечах от топора, печки и палатки в рюкзаке, и за тяжесть в ногах и трясущиеся от быстрого напряженного спуска коленки и за еще и еще и еще многое. Можно человека провести через рифы этих трудностей, организовав ему комфорт, за шкирку притащив туда, обеспечив уют и тепло, и легкость - но Награда уйдет, просочится курякским песком сквозь пальцы, очерствив слегка сердце.

Мы радовались на вершине Брахмура, у триангуляционной стойки, счастье переполняло нас, кого-то переполняло громко, кого-то тихо, кого-то смешно, кого-то грустно, кого-то взрывно, кого-то спокойно, но всех - вместе.

Наконец пришла пора ехать вниз, и Андрюхина пружина первой забеспокоилась, начала подгонять его, а он начал подгонять нас. Наскоро перекусив мы поехали на спуск. Каждые 50 метров я тормозил, доставал из-под куртки фотоаппарат и запечатлевал кусочек новой красоты, которую дарил нам этот день. Потом укладывал фотик обратно под куртку и разгонялся вниз за Рыбниковым, который ехал предпоследний и как якорем тормозил палками о снег. Андрюха уезжал первым, но мы не отставали далеко, и меандр за меандром все вместе теряли и теряли высоту, получая и получая дозняки радости, которой во мне лично просто не куда больше было деваться. Продирались сквозь заросли, спускались по крутому еловому склону, где между елками светились горы далеко внизу и долина реки Ати. Я так и не упал ни разу, разве что однажды, подъехав к Женьке, застрявшему между деревьями, постоял рядом, ослаб ногами и самопроизвольно сел в снег. А в остальном хорошие крепления крепко держали ногу, и лыжа управлялась замечательно.

Наконец съехали на дорогу, идущую вдоль Брахмура. Лыжни здесь не было, но дорога, хоть и засыпанная снегом, была. Дав отдохнуть трясущимся после спуска коленкам мы побежали по дороге, тропя по очереди и не снижая довольно спортивного темпа. На Эхиной поляне опять поорали, попугали птиц, посмотрели лежа в небо, и побежали дальше. Дорога до Сухой Ати оказалась короткой, длиной в один перекус, и уже к 5 часам вечера мы под лай собак въехали в деревню.

Лыжня, ниткой, протянутой через холст гор, осталась позади нас, оборвавшись там, где горную дорогу сменило укатанное экскаваторами полотно дороги, которое не хранит твоих следов.