Главное меню
Вы здесь
Хан
Маршрут: Лед. Южный Иныльчек - Хан-Тенгри - Лед. Южный Иныльчек
Время: Август 2006 г
Участники:
Продолжение. Начало см. здесь
Думал ли я о предстоящих восхождениях, волновался ли по поводу своих шансов зайти на эти два семитысячника? Ну, конечно же, да. Только волнение это было лёгким, не всеподавляющим, без надрыва. Я смотрел на эти вершины, анализировал всё прочитанное и услышанное ранее, сопоставлял свою подготовку с подготовкой товарищей и понимал, что боятся в принципе нечего. Всё реально. Конечно же, я понимал, каких усилий мне будет стоить воплотить задуманное. Я знал не понаслышке, а на своём, хоть и небольшом опыте, что просто жить на таких высотах – это уже смертельно опасно. Знал как себя Там вести, чего бояться и чего не бояться. И не собирался выставлять свою жизнь ставкой успеху. Повернуть назад в альпинизме – это тоже надо уметь. Вовремя почувствовать момент, когда ты понимаешь, что всё – выше тебе уже нельзя – это одна из дилемм, которые решает высотник в подобных восхождениях. Вот только когда наступит этот момент, где эта грань потенциала твоего организма, через которую переступать смертельно опасно? Вопрос квалификации, мастерства и опыта. Проверить этот предел и, по возможности, отодвинуть его ещё выше – это, по-моему, главный смысл этого вида деятельности. Да, риск есть и немалый. Очень велика роль случайностей. Всякая мелочь имеет значение, вплоть до того, насколько высушены у тебя носки.
Не ставлю я в альпинизме перед собой слишком амбициозных целей – пройти новый маршрут, взойти на вершину, где ещё никто не бывал и т.п. Отдаю себе отчёт – всё-таки у меня не те приоритеты, и не та квалификация. Эти восхождения – в какой-то мере, подведение промежуточного итога всех предыдущих моих встреч с горами (а может и всего избранного образа жизни). Может быть, поиск согласия с самим с собой. Может быть, поиск своего «я» в этом мире. А может и просто наметка новых приоритетов в дальнейших горовосходительских влечениях. Сколько бы не читал и не слышал я людей, ходящих в горы – никто так и не был до конца откровенен, никто полностью не раскрывал свою душу, никто так толком и не смог (даже, наверное, самому себе) объяснить «зачем он ходит в горы», какие такие «духовные знания» он обретает на Горе. Путь этот – путь постижения – каждый должен пройти сам.
Сегодня, 7-го августа знаменательный день – мы выходим в акклиматизационный выход на Хан-Тенгри. Выход назначен на «после обеда» - нам надо пройти по леднику под Хан до промежуточного лагеря на высоте 4200. Но с утра погода что-то не заладилась – с низу иныльчекской долины набежали облака. Надо заметить, что всякая непогодь в этих местах всё время наползала именно с низовий долины. И как только мы схватили свои рюкзаки, приготовившись выдвинуться в путь, как пошёл мокрый снег. Все куда-то расползлись – кто в свою палатку, кто в кают-кампанию. Сидя на рюкзаках в предбаннике нашей базовой палатки я, от нечего делать, потихоньку начал донимать расспросами о житье-бытье на его новой родине нашего израильтянина Виталика Гуревича.
Наконец в 5 часов распогодилось и мы выходим в путь. Теперь нас одиннадцать человек. Накануне Ермачек с Агафоновым провели отчётно-организационное собрание, в результате которого Светлане Майорниковой было отказано в возможности совершить восхождение на Хан-Тенгри в виду недостаточной физподготовки и акклиматизации. А мой земляк-уралец Володя Топычканов в последние дни треккинга получил травму – смещение позвонков. Юра по спутниковой мобиле связался со страховой компанией и зафиксировал там несчастный случай. В конечном счёте, если всё правильно сделать, Вовке должны оплатить вертолёт (да и вообще всю дорогу до места лечения) и само лечение. Света Дурова – наш неунывающий шеф-повар остаётся на связи и «на хозяйстве» в базовом лагере. С собой берём 3 «канчи» (палатки «канченджанги»), продуктов и газа на 4 дня. Наша задача – переночевать на высоте 6100 и спуститься в базовый лагерь.
Сначала по морене через лагерь Миши Михайлова. Так здесь все называют лагерь «Тянь-Шань-Трэвел». А Миша – один из ведущих альпинистов СНГ - работает начальником лагеря. Кстати, начлаг «Аксая» - Дима Греков. Затем выходим на ледник. Облачность висит довольно низко, временами мы оказываемся в тумане, но идём по тропе, проложенной в снегу, уже несколько дней лежащем не стаивая. Пару раз пришлось перепрыгивать довольно широкие ледниковые протоки. В 20 ноль-ноль мы достигли лагеря 4200 на морене по правой (орографически) стороне ледника, под Тенгритагом. Это немного не доходя до поворота на ледник Семёновского, стекающего в узком (метров 400) ущелье между пиками Хан-Тенгри и Чапаева. В промежуточном лагере – чуть больше десятка палаток. Население - альпинисты разных стран, завтра ночью собирающиеся выходить наверх. Насколько я понял, много чехов, поляков, немцев. Ох уж эти чехи и поляки – они везде. Это, пожалуй, самые альпинистские нации. Сколько я ни читал рассказов про горы – всегда они упоминаются, да и сам встречал на Ленина, Эльбрусе, даже на Алтае. «Демократы», как правило, «ходят горы» самостоятельно, т. е. без гидов. У немцев, обычно, есть русскоговорящий проводник.
Ночью, позавтракав и собрав палатки, при свете фонариков выходим на Гору. Мы далеко не первые – впереди уже мелькают чьи-то огоньки. Вперёд, как обычно, вырываются Сан Саныч, Лёха Барышников и Вовка Каргаполов. Агафонов идёт ровным, уверенным, монотонным шагом. Спокойно так, без надрыва. Темп, вроде чуть-чуть больше моего, но, в конечном итоге, это всегда даёт ему значительный отрыв от остальных. Его всегда большой манараговский рюкзак постепенно растаял в темноте впереди меня. Вот мужик! 46 лет, а энергии – немерянно. Ещё в Магнитке Кириевский уважительно говорил: «Саня – это лось, ты за ним не гонись!». Я, как всегда, иду своим темпом, ни за кем не тянусь и ни от кого не убегаю. Хотя, конечно же, азарт включиться в общую гонку иногда подмывает. Вот и нижняя часть ледника Семёновского. Тропинка, где серпантином обходя закрытые снегом трещины, где прямо в лоб, начинает более крутой подъём.
Потихоньку светает. Мы всё ближе продвигаемся к одному из самых опасных мест маршрута – «горлышку бутылки». «Горловина», «мышеловка», «бутылка», «труба» - так альпинисты называют этот участок. Крутое ущелье сужается, зажатое скальными стенами Хана и Чапаева. Сверху которых нависают снежные шапки и карнизы, весьма часто срывающиеся лавинами, перекрывающими весь ледник от борта до борта. Самое узкое место осложнено ещё и сераками ледопада. Спрятаться или убежать от смертоносных лавин – невозможно. Ты как на ладони, беззащитен и полностью во власти суровых и беспристрастных Горных Богов. Участки такого рода преодолевают во второй половине ночи или под утро. Но конкретно в этой мышеловке бывали случаи и ночных обвалов. Много альпинистов погибло в этом месте. Несколько лет назад подземный толчок, спровоцировал лавину, которая погребла под собой целый лагерь. Погибло 11 человек. Лагерь стоял на морене напротив ледника Семёновского, и, в принципе, никто не ожидал, что лавина может дойти до этого места. Но… Теперь лагерь устанавливают немного не доходя до «поворота». В 93-ем году здесь-же, в «мышеловке», погиб великий альпинист Валерий Хрищатый. Смертельные случаи происходят каждый год. Лавины сходят ежедневно. Вот и сейчас, поднимаясь, мы видели несколько небольших лавинных выносов, образовавшихся недавно. И на наших глазах неоднократно со стены Чапаева происходили незначительные снежные обвальчики. Чаще всего они не достигали земли, развеиваясь в воздухе снежной пылью.
Подхожу к ледопаду. Оглядываюсь назад. Горы и ледник, как бы белой пудрой присыпанные снегом, застыли, словно в экстазе, от прикосновения первых солнечных лучей. Восходящее солнце окрасило небо в нежнейший бледножёлтый цвет, а сахарные головы, оказавшихся уже ниже нас вершин Ак-Тау – в различные оттенки красного. Впереди и выше – кусочек чёрно-синего неба, наполовину закрытый сераками и гребнем Чапаева. Структура стены здесь – скалы, плотно сжатые в вертикальные морщины. Верхняя её часть, уже освещённая солнцем, превратилась в неестественно ярко-оранжевую шагрень. И вязкая тишина, невидимой завесой, ощутимо застыла в воздухе.
Впереди меня идёт тройка то ли немцев, то ли чехов. Последний из них, долговязый, в ярком комбинезоне, как-то странно пользуется лыжными палками – он их держит за середину. Или они у него нерегулируемые, или ему так удобнее. Он передвигается мелкими частыми шажками, но весело так и бесперебойно набирая высоту. На ногах у него – утеплённые бахилы (или сапоги, не знаю как правильно) фирмы «Миллет» и кошки. Мы, кстати, идём без кошек – тропа в плотном снегу позволяет это делать. Как я потом заметил, многие буржуины пользуются такой обувью, в смысле бахилами. Это, по-моему, гораздо практичнее пластиковых ботинок. «Пластик», или как у нас называют такую обувь - «кофлачи», по имени западной фирмы, одной из первых появившейся на российском рынке с таким типом товара, по-моему, придуманы для восхождений в Альпах, где большинство из вершин можно достичь за один день. А вечер уже встречать где-нибудь в горном приюте, в тепле. Ноги в них потеют днём на солнце (у кого больше, у кого меньше), а утром и вечером подмерзают. Если ты к вечеру спустился откуда-нибудь с Монблана в горную «типа» хижину (читай отель) и в тепле просушил свои стельки-носки, то на многодневных восхождениях ты уже практически хрен всё это дело высушишь. Надо много запасных носков и стелек, кое-кто имеет и запасные внутренние ботинки. Саня Агафонов, например, при любом удобном случае, в солнечную погоду, на привале раскладывает практически все свои вещи вплоть до спальника на просушку. Похоже, что эти бахилы с вибрамовской подошвой альтернатива нашим старым добрым валенкам, коими долгие годы пользовались советские восходители-высотники. Стоит эта импортная обувь, как позже сказали мне ребята, порядка 500 баксов.
Двигались мы с буржуинами примерно одним темпом и, то я обходил их во время их привалов, то они меня во время очередной моей фотосъёмки. Темп немного снизился, точнее всё чаще приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. Проходим сераки. Тропа обходит трещины и ледовые башни, в одном месте вообще пришлось обходить всё это хозяйство по плотному лавинному валу под стеной. Один раз преодолели снежно-ледовую стенку с помощью провешенной верёвки. И вот последний серак, острый как клык, после него, похоже, склон выполаживается. Классный кадр: солнце лучистым диском лежит на снежном склоне, взрывая миллионами искорок морозную тень ледового столпотворения, причудливые сераки, разноцветные буржуины, выразительными восходительскими фигурами расположенные на снегу, и вершина Хана! Кричу что-то типа: «Стоп! Бьютифул фото!». Они послушно замирают. «Йес! Фэнк ю! Снято».
Ну, вот и я уже выше ледопада, иду по освещённому солнцем наклонному заснеженному полю. Самое опасное место – горловина - осталось позади. Чувствую: в прежнем ритме идти уже не удаётся. Дыхание сбивается после гораздо меньшего количества шагов. Девятнадцать. Девятнадцать шагов я могу пройти до следующей остановки. Солнце начинает жарить. Мы на дне высокогорной сковородки. Причём это не эпитет, а вполне нормальное альпинистское понятие. Сковородками называют «…снежные склоны, отражающие солнечный свет и действующие как вогнутое зеркало, в результате в центре создаётся зона повышенной солнечной радиации». Похоже, что высота уже более 5000м. Чуть дальше, выше, справа на склоне, на широкой снежной полке мельтешат люди – это лагерь 5200. Как-то незаметно подкралась усталость, усугубляемая жарой и видом недостижимого пока лагеря, предвещающего отдых. Время от времени кто-нибудь из тех, кто уже наверху, подходил к краю снежной полки и пристально смотрел на меня (буржуины значительно оторвались вперёд) как на муху, бултыхающуюся на дне стакана. Но чувствовал я себя, в общем-то, прекрасно, не испытывая никаких головных и иных болей, добрым мысленным словом вспоминая треккинг. Наконец выползаю на снежную полку-карман. Здесь может разместиться 7-8 палаток. Время 10 часов. И хотя впереди и выше уже видно перемычку, отсюда сегодня мы уже не тронемся. Постепенно из ледопада на сковородку выползают остальные участники нашей группы – по одному и группками. Почти все выполняют ту же процедуру что и я в своё время – останавливаются, садятся на рюкзаки, задрав голову смотрят на нас (а мы на них).
Днём стояло неимоверное пекло. Определение «пекло» - наиболее близкое по значению слово, которое можно употребить в этом случае. Вот именно пекло, а не жара. Чем-то неуловимым отличается горное пекло от равнинной жары, скажем так, в Бишкеке. Здесь жарит не горячий воздух, а сконцентрированная параболической тарелкой склонов солнечная энергия. Спастись можно только в тени. Но где здесь взять тень? Палатки превратились в парники. Только накрыв их спальниками и пуховками можно было создать внутри терпимую температуру. Отсюда, с 5200, здоровский вид на Победу. Ввиду того, что мы значительно поднялись, ракурс, под которым она видна, несколько другой. Более горделивый что ли, она как бы «расправила плечи и подняла голову». И неподражаема в закатных лучах. Дурак я, что взял с собой в этот выход только один объектив!
На следующий день вышли в 7 и где-то в 11 были уже на перемычке. Последние метры до мульды под гребнем перемычки что-то мне тяжело дались. И как это было не заманчиво - вчера подняться сюда – правильно Юра спланировал вчерашнюю ночёвку на 5200. Перемычка между Ханом и Чапаевым – снежный вал, обрывающийся на север карнизом, а на юг (в нашу сторону) снежным склоном метров 40-50 высоты. Затем следует мульда. На ней стоит пара-тройка палаток ещё одного промежуточного лагеря. В прошлые годы в склоне рыли пещеры. В этом году почему-то обошлись без них. С мульдочки наверх, на гребень провешена верёвка. На гребне сливаются две тропы – наша, с юга и восходителей валиевского лагеря на Северном Иныльчеке. Сюда она подходит с плеча пика Чапаева (6120). Высота же самой перемычки (перевал Зап. Седло Хан-Тенгри, 3Б) в разных источниках указана по разному – от 5750 до 6000. Я думаю, правильнее будет 5800. Здесь стоят палатки основной части промежуточного лагеря. Установили в этом месте и мы свои две «канчи» (третью оставили на 5200). Тут явно прохладнее, несмотря на безоблачное небо, но зато потрясающий вид на Хан-Тенгри. Солнце запуталось своими лучами в облаке, тонким покрывалом, лежащим на вершине. Создавая при этом подсвеченную изнутри сияющую корону, водружённую на голову Властелина Неба. Весь маршрут как на ладони.
В послеобеденное время налегке, с одними только фотоаппаратами выходим на «прогулку» до высоты 6100. Подъём по бесснежному гребню, круто обрывающемуся на север и более полого - заснеженным склоном в сторону лагеря 5200. Гребень осложнён невысокими скальными уступами. Некоторые из них можно обойти правее по смёрзшейся сыпухе, а на некоторые приходится громоздиться несложным лазанием. Кое-где на скалах закреплены старые потрёпанные верёвки. Между скалами на камнях видна тропа. По мере подъёма открывается замечательная панорама на окрестности. Самый впечатляющий вид - на Сев. Иныльчек и Северную Стену Хана. Склон настолько крут, что кажется, будто мы находимся на отвесной стене. Внизу, под нами, ледник, разрисованный параллельными, контрастными белому льду, полосами морен. Он извивается застывшей ящерицей с лапами-притоками боковых ледников, вгрызшихся когтями ледопадов в склоны Сары-Джаза. Два пояса – чёрный и жёлтый составляют Северную Стену Хан-Тенгри. Граница между ними проходит как раз на уровне высоты 6100. Чёрный пояс, почти обсидианового цвета, уходит вниз, как отсюда кажется, в бездонную пропасть.
Самочувствие прекрасное – отсутствие рюкзака здорово облегчает перемещение себя самого на крутом склоне в условиях разреженного воздуха. Передвижение на высоте напоминает плавание под водой. Вы ныряете, плывёте, сколько хватает сил, потом всплываете, жадно глотая воздух и снова заныриваете. И гребёте, гребёте до одеревенения мышц. Разница лишь в том, что на высоте вы всё-таки дышите во время движения, но кислорода в воздухе всё равно не хватает, чтобы обеспечить им работающие мышцы.
До вершины кажется рукой подать. Казалось бы – сбегать туда – как два пальца об асфальт. Но нет, «здесь вам не равнина». Однако по высоте это целый километр. И километр этот расположен на высотах 6000-7000м. А это значит, что с каждым десятком метров всё значительнее в свои права вступают другие законы. Это другой мир. Чуждый человеку. Опасный, но ужасно манящий своей суровой непредсказуемостью.
Спали в палатке вшестером, расположившись валетом – «ващще» неудобно. Перед сном опять развлекались расспросами Виталика об израильской жизни, а расспросами камчадалов о камчатской. (И там и там в какой-то мере экзотика).
10-го августа в 5 утра, чтобы по ранью преодолеть «мышеловку», уходим вниз в базовый лагерь. По пути ненадолго заскакиваем на 5200, оставляем здесь в нашей «канче» ещё одну палатку (ура, мою!) оставшиеся газ и продукты, а также прочую дребедень, которую можно не тащить с базы во второй раз. Довольно быстро спустились до морены Иныльчека. Тут я с Валентином и Настей остановился, чтобы передохнуть и пофоткать. В это время со склонов Хана в районе выноса ущелья Семёновского сошла мощная лавина… До тропы она вроде бы не дошла, но оказаться рядом с ней тоже мало приятного. Обратный путь по леднику, как это часто бывает в подобных случаях, вымотал. Снег за эти дни почти весь растаял и тропы не было. Зато была хорошая видимость. И я спланировал своё путешествие по леднику так, что удалось избежать ненужных перепрыгиваний через ледниковые реки и брождения по холмам морены. GPS показал, что с 5800 до базы длина пути составила 15 км.
В районе 10-ти часов подхожу к базовому лагерю и… Ба! Кого я вижу! Паша Ивановский! Сколько лен, сколько зин! Чуть-чуть пришёл в себя и мы отправляемся за пивом в столовую лагеря. Не виделись мы, наверное, больше 10-ти лет и нам было о чём поговорить. Рассказал Паша и о том, как они сюда добрались. Оказывается, размыло дорогу и перед Эчкелеташем и им пришлось дополнительно ещё 20 км пройти пешком.
Вечером, как обычно в подобных случаях, застолье со спиртом, песнями, гитарами. Пашин напарник Саня Михеев оказался разухабистым балагуром и быстро влился в коллектив. Он неплохо играет на гитаре и имеет в своём активе пару песен собственного сочинения.
Следующим полднем мы снова расстаёмся. Златоустовцы уходят на акклимуху на Хан. Ну а мы разлагаемся. Спим и едим, греемся на солнышке, бродим по окрестностям в поисках интересных фотокадров. Снег стаял и обнажил камни морены, на которой установлен лагерь. Здесь почти всё по-прежнему. Света почти беспрерывно нам что-то готовит. Её весёлый заливистый смех колокольчиком звучит из нашей кухонной палатки. Свои палатки рядом с нашими установили новые треккингисты. Каждый день какая-нибудь свежая группа появляется в лагере. Вертолёт прилетает по два раза в день. Привозя всё новых восходителей и забирая отстрелявшихся. Отправляем и мы своего Вовку Топычканова. Однажды прилетели два добродушных военных чина - один казахский, другой киргизский, как говорится, себя показали и других посмотрели. Собачка, совершившая с нами суворовский переход через Сары-Джаз и первое время обитавшая в районе аксаевской столовой, перебазировалась в лагерь Михайлова. Со стены пика Победы ежедневно сходят лавины. Одна, довольно мощная, долго катила снежно-пылевой вал по леднику Звёздочка. На Победу в этом сезоне ещё никто не ходил. На 2 часа ночи 12 августа назначен наш выход на восхождение на Хан-Тенгри. За 2-3 часа мы должны по леднику дойти до 4200 и поутру преодолеть «мышеловку». Первый промежуточный лагерь будет на 5200.
Я так и не смог уснуть до самого выхода. И не потому что волновался, а просто за прошедшие сутки выспался более чем достаточно. Пытался сфотографировать большой выдержкой замерший в ночной темноте Хан с яркими звёздами над ним.
И вот в час ночи «позавтракав», мы с Данияром выходим первые . В темноте, при свете фонариков, ориентируясь на немногочисленные турики, пересекаем хитросплетения моренных валов и выходим к лагерю Михайлова. После него тропою долго идём по длинной, параллельной леднику морене. Нам надо найти оптимальное место, где можно свалить на ледник. Дело в том, что тело ледника отделено от морены довольно глубоким, изрезанным «ущельицем», а сам край ледника выражен огромными ледовыми холмами различной формы. Мне хотелось свернуть с морены на более ровную поверхность ледника, минуя наибольшее скопление этих холмов. Наконец, намечаю подходящее место, по ледовому мостику пересекаем «ущелье» и, перевалив пару-тройку холмов, выходим на более-менее гладкую ледовую поверхность. Снег окончательно за прошедшие дни стаял – под ногами - голимый лёд.
Прозрачная безоблачная ночь. Звёзды и луна сияют на небе, красотища неимоверная. Всё залито волшебным лунным светом.
Ледник слабо фосфоресцирует, возвращая небу блеклое свечение. Мельчайшие бороздки, сеткой пересекающихся чёрных линий и штрихов, как будто это тетрадный лист в косую линейку, испещряют поверхность ледника. Лунный свет отражается в миллиардах кристалликах фирна. Ты проходишь мимо этих мерцающих холодных огоньков, и они вспыхивают, мигают, гаснут и снова вспыхивают, словно живой шевелящийся ковёр. Склоны гор, закрывающие пол неба, выложены чёрными, без полутеней, геометрическими фигурами, как на картине абстракциониста, контрастирующими со снежными полями и ледовыми шапками вершин, излучающими мёртвящий голубой свет. Сами горы – это спящие фантастические животные-гиганты, их кряжистые ноги скалистых контрфорсов омываются рекой ледника. Хан-Тенгри – Повелитель Неба и Гор взирает на всё это недремлющим оком грани, освещённой луной. Горделивая осанка его склонов подчёркивает непобедимость и величие. Вторая грань пирамиды Хана, находящаяся в тени, отделена от светлой Мраморным Ребром. Вместе они – словно «инь и янь». Всё это накрыто бездонным космосом неба. Можно даже сказать, что космос опустился сюда, на этот ледник, к этим горам, так как воздух был настолько чист, прозрачен и недвижен, что казалось, будто его нет вообще. Немигающие звёзды холодны и бесстрастны. Тишина, нарушаемая только хрустом льдинок под нашими ногами. Что наша жизнь? - миг, мгновенье в жизни горных великанов, по колено погрузившихся в ледовые валы реки, текущей по своим вселенским часам. Эта дивная тянь-шаньская ночь - вселенская миллисекунда, растянутая в несколько часов человеческой жизни. Я шёл и впитывал энергию этой красоты всеми фибрами своей души. Я был опьянён необъяснимой силой, исходившей от этого пейзажа. Эта сила, Сила Совершенной Красоты, нисходя с бесконечности глубин вселенной, пронизывала словно эфир, всё это пространство до самого последнего атома моего тела. Я не знаю как назвать то чувство, что я тогда испытывал – просветление?, тихий восторг?, эмоциональный шок? Я чувствовал собственное бессилие и абсолютную невозможность как-то запечатлеть, описать, воссоздать, отобразить какими либо художественными способами красоту этой ночи. Да и нужно ли это? Увидеть и прочувствовать это можно только самому побывав там.
Уже возле одной из ледовых рек нас догнал Володя, а затем и Леха Барышников. Небольшая остановка в лагере 4200 и мы все уходим на «поворот» – к леднику Семёновского и «мышеловке». Снег в нижней части ледника стаял, пришлось одевать кошки. «Мышеловку» преодолеваем относительно быстро. И в 8 утра мы на 5200. Вскоре наступило ставшее уже традиционным пекло. Как-то незаметно, в чаепитиях и обычной лагерной ленивой суете, прошёл день.
13 августа за пару часов достигаем мульдочки под перемычкой. Здесь встречаем наших златоустовцев. Они решают не спускаться в базовый лагерь, а сбросить высоту до 5200. А потом оттуда, с организацией промежуточного лагеря на 6100, выходить на восхождение. Паша хочет присоединиться к нам для восхождения на Победу, а цель Сани Михеева – только Хан, на Победу он не планирует. Не напрягаясь, к 13.45-ти подходим на 6100. Гребень в этом месте немного выполаживается и есть место для палаток. Но, чтобы установить наши «канченджанги», приходится немного подровнять склон ледорубами. Завтра утром выходим на верх. Опять спим вшестером в одной палатке, ввиду этого у меня плохой сон – не люблю спать вытянувшись.
Рано утром, задолго до рассвета, просыпаемся, разгребаем по углам спальное барахло, на двух горелках готовим завтрак и чай. Потом, тут же в палатке, одеваемся и обуваемся. Несильный ветерок колышет стенки палатки. Как там погода? Да вроде ничего. А вот жители второй нашей палатки ещё спят. Кто-то из них, выйдя ночью «до ветру» посчитал, что погода не восходительская, а мы утром за собственной суетой и шумом ветра не обратили на отсутствие «признаков жизни» у второго экипажа. Пришлось им выходить на гору не позавтракав, что, в общем-то, не есть хорошо.
И вот в 7 утра я, в связке с Андрюхой, выдвигаюсь на маршрут. На мне два с половиной килограмма фотоаппаратуры, пуховка, обвязка (жумар, карабины, самостраховки), на ногах - пластиковые «асоло», кошки, на руках простые китайские перчатки «типа из полара», и самодельные рукавицы-верхонки «а-ля Манарага». В рюкзаке – куртка «Ушба», перекус, термос 07 л., грамм 150 коньяка во фляжке, фонарик, горнолыжные очки, запасные шерстяные варежки и носки. Всё. Иду несколько высоким для себя темпом – ведь наша связка не должна задерживать остальных. Весь маршрут провешен старыми, изодранными и со многими узлами в наиболее сомнительных местах, перильными верёвками. Перила идут где в две, где в три линии. Но это, скорее, путеводные нити, чем страховка. Встёгиваешься в них карабином, и, крепко сжимая карабин и верёвку в руке, ножками так, по ступенькам и уступчикам поднимаешься по удобным и несложным скалам. Эти перила – только указывают оптимальный путь, а маршрут в основном «идётся» усилием собственных ног и рук. Лишь в паре мест пришлось жумарить по настоящему. Скальные участки (3-5-15м) перемежаются крутыми осыпными склонами. Мы в тени вершины Хана, хотя вокруг уже всё освещено солнцем и небо пока безоблачно. Но всё время дует холодный ветер. Вот достигаем высоты 6400. Здесь самое последнее относительно удобное место для установки лагеря. Точнее одной палатки (которая тут и стояла). Если быть ещё точнее, то место, по большому счёту и не такое уж удобное – между двух скал, прямо на гребне, в одну сторону обрывающимся в пропасть. Мало того – это неплохая аэродинамическая труба и, сейчас еще, при сегодняшнем «ветерке» (а в этой трубе он несколько сильнее), здесь пока более-менее терпимо. А в непогодь? Правда, другого более-менее нормального места на маршруте, на этих высотах больше нет. Рядом на скале – прибитые таблички в память погибших на Хане альпинистах. Чуть ли не по ним висит верёвка – снова надо жумарить. На каком-то из этапов, видя никчемность связывающей нас верёвки, мы с Андрюхой «развязываемся» и продолжаем двигаться самостоятельно. Он чувствует себя неважно, я говорю ему, что, типа, посоветуйся с Юрой (он шёл за нами). Через некоторое время оглядываюсь: Андрей всё также идёт сзади. Вскоре нас обходит Агафонов. В пылу «работы» не замечаешь ни времени, ни усталости. Дыхание восстанавливаешь через пять-десять шагов. Но в остальном самочувствие нормальное. Я ещё успевал фотографировать, часто меняя объективы. Но, к сожалению, как потом оказалось, кадры плохо получились – видимо что-то напутал с экспозицией. А ракурсы были весьма интересные – например: маленькие фигурки людей на узком скалистом гребне круто уходящем вниз. Микроскопические точки палаток на заснеженной перемычке, змея Северного Иныльчека в пропасти, освещённый солнцем пик Чапаева с зацепившимся за вершину косматым облаком, и горы, горы, облака - все ниже нас и над всем этим синее, переходящее в черноту небо.
Перила вверх косым траверсом уходят с гребня в нижнюю часть скалистого кулуара. Здесь, в центре кулуара, почти отвесная скальная стенка, сложенная средними по размеру каменными блоками. Это, наверное, ключевое место маршрута. Вижу как медленно (для своего темпа) жумарит этот участок Агафонов. Значит, нам всем придётся здесь не сладко. Вскоре и я встёгиваюсь в верёвку под скалой. Но, в общем-то, скалы несложные, даже может быть и удобные – уступчики как ступеньки – как раз на высоту шага. Но здесь тебе не тут - высота - и силы заканчиваются после двух-трёх рывков жумаром. Восстанавливаешь дыхание и снова вверх. Три-пять шагов – отдых. Наконец и этот, в несколько верёвок участок, позади. Опять траверс вправо, по небольшому снежнику под следующий скалистый гребень. Подъём на гребень не такой крутой, как в кулуаре, но усталость и высота берут своё. На гребне решаю устроить привал. Здесь уже солнечно. Виден, уходящий вверх снежно-скальный купол. Вершина? Возможно. Но может быть и так, что это очередной взлёт склона. Ни часов, ни альтиметра, ни GPS у меня нет, сколько ещё идти – неизвестно. Но силы, чувствую, у меня ещё есть и, уверен, что вершины я достигну. «Во чтобы-то не стало» – обычно добавляют в таких случаях. Но, не-ет. Передо мной так вопрос не стоял. «Сделать» вершину было реально и без супернапряжения. Важно психологически быть настроенным на длительную и тяжёлую борьбу. И не только до вершины, но и вниз! Отдыхал я, наверное, минут 20. Из-за перегиба показался Юра. А где Андрюха? Повернул назад? Нет, идёт позади. Пропускаю Юру вперёд, а сам ещё некоторое время отдыхаю. Подошёл Андрей. Ну, всё, пора.
Дальше путь лежит по снежному кулуару и по скалам по борту его. Теперь дыхания хватает только на 5 «жумарных» шагов. Кулуар выводит на снежный склон. Здесь тоже на снегу лежат провешенные верёвки. Гляжу – навстречу спускается Агафонов. Вершина рядом. Но как тяжелы последние шаги! Шаг, второй, третий. Всё. Для того, чтобы удерживать тело в вертикальном положении тоже надо прикладывать усилия. Утыкаюсь чуть ли не лбом в снег. Судорожно, как рыба на берегу, хватаю ртом воздух. Десяток быстрых и три-четыре длинных вдохов-выдохов. Замираю перед очередным рывком. Пять шагов и снова на раскорячку валюсь на склон. Восстановление дыхания и снова пять шагов. Точнее не шагов. Я «иду», зажав одной рукой жумар, другой упираясь костяшками пальцев в снег, тело чуть-ли не параллельно земле. Оглядываюсь назад. Андрюха на десяток метров ниже меня стоит, отдыхая в позе статуи под названием «альпинист, жумарящий в вертикальном положении». Ещё несколько «переходов» в стиле «пьяной обезьяны». Отдыхаю, оглядываюсь: Андрей снова застыл в прежнем положении. Так мы с ним и двигались – я полуползком, он в полный рост. Создавалось такое ощущение, что я тащу на верёвке за собой андрюхину статую – до того синхронно мы с ним передвигались. «Иду», дышу, оглядываюсь - стоит. «Иду», дышу, оглядываюсь – опять стоит, не сокращая и не увеличивая расстояния между нами. Один раз, на очередном «отдыхе», уже восстановив дыхание, я поймал себя на мысли: а не заснул ли я? Возможно сознание и отключилось на долю секунды, а может и показалось.
Не знаю, как ещё поточнее описать то состояние, которое я испытывал на высотах около 7000м. Выше я уже приводил пример с подводным плаванием. Наверное он наиболее близок к действительности. Но там у вас есть альтернатива – всплыть. Здесь же, на высоте – просто напросто такая жизнь. Километр за километром, минута за минутой, час за часом. Ну нету кислорода и все! Дыхание постоянно учащённое. Ты вроде и стоишь, но твои лёгкие работают так, как будто они снабжают кислородом не только тебя, но и твою «тень», тебя в другом, параллельном мире, причём «там» - ты бегун-марафонец. И высота медленно, но неумолимо высасывает из тебя силы, чтобы ты ни делал, да хоть бы и просто спал. Однажды ночью, проснувшись, я заметил, что у меня изменился ритм дыхания. Изменение произошло само собой, никаких осознанных усилий я не прилагал. Во-первых: он стал чаще, во-вторых: после каждых пяти вздохов-выдохов следовал один длинный и глубокий.
Но вот закончилась верёвка. Теперь простой подъём по снегу между мраморных камней и – вершина. Небольшой триангуляционный знак, увешанный вымпелами. Он стоит на склоне снежного холма – который и есть снежный надув, обрывающийся в другую сторону карнизом. Вот там-то, на верхушке холма и набегает, наверное, 7010 м. Но туда мы не ходили, а на вид мне показалось, что не наберётся там 15 метров плюсом к 6995. У Андрея был GPS. Он у триангуляторной пирамидки «стрельнул», тот показал что-то вроде 6985. Время 14 часов. 14 августа 2006г. Я на вершине Хан-Тенгри. Мы в облаке и поэтому ничего вокруг не видно. Подошёл какой-то грузин, попросил «щёлкнуть» его с флагом на его фотоаппарат. Я щёлкнул. Он - меня. Посидели немного и вниз. Юра остаётся на вершине ждать остальных.
На снежном склоне встречаю тяжелодышащих Данияра, Саню Пашкова и Лёху. Данияр стоит, словно не в силах поднять чугунные ноги. Но в глазах решимость. В снежном кулуаре встретил выглядевшего довольно свежим Валентина. Ниже, на гребне сидела его жена Настя. На верх она не пойдёт, но дождётся мужа здесь. А где Виталик и Вовка? Они уже повернули назад. Ну ладно Виталик. Он уже был раньше на Хане, его цель – получить акклимуху для Победы, да и физически он что-то немного не готов. Но Вовчик? Один из сильнейших в нашей команде. Большой опыт горных походов и полярных экспедиций. Здоровья-то у него дай бог. Но как оказалось позже – он нисколько не расстроился. Для себя, видимо, решив, что высотный альпинизм не для него. Тем более, что удовольствие здесь действительно весьма сомнительное. Экстаза точно никто не испытывает.
Спуск занял ещё 4 часа. Не скажу, что дался он легко. В конце я уже часто просто садился на снег обессиленный. Но контроля не терял. Расстояние от 6400 до 6100 оказалось каким-то уж очень большим. Мне почему-то представлялось, что подъём в этом месте прошёл достаточно быстро. Но сейчас спуск вымотал. Спускаться надо было на скользящем карабине, по возможности не пользуясь спусковухой. Тем более, что на это уходит гораздо больше времени – бесконечные перестёжки на частых узлах. Нагружать ветхие верёвки нежелательно, а идти надо, полагаясь на свои собственные ноги.
Наконец палатки. Только я присел, как по рации передали приказ Ермачека: все кто спустился первым – валит на 5200. «Саня Агафонов уже ушёл» - сообщили мне златоустовцы. Сюда они поднялись из предыдущего лагеря и завтра по плану должны выходить на вершину. Честно говоря, сил мало, но перспектива ночевать в переполненной палатке меня пугала больше. Погода вроде начала портится – усилился ветер. Небо затянуто высокой облачностью. Солнце ещё не село, но мы уже в тени. Так что не май месяц. Проанализировал своё состояние: усталость есть, но и резерв ещё не исчерпан. Бывали случаи и на Юж. Урале, когда изматывался гораздо больше. Надо только немного отдохнуть и собрать вещи, вот тогда и двигаться вниз. Меня никто из присутствующих не поддержал и я пошёл на 5200 один. В 20.00 я уже был в нашей «канче» на 5200. Вдвоём с Санычем этой ночью мы спали как короли. В лагере мы были одни, было тихо и безветренно. И уже следующим утром были в базовом лагере. Спуск прошёл без происшествий, за исключением того, что Саня один раз в «мышеловке» по колено провалился в закрытую трещину.
Наверху же у ребят в тот вечер события продолжали развиваться. Саня Пашков спустился на 6100 только в 12 ночи. Мужики чуть не вышли на спасы, а точнее вышли Юра, Андрей и кто-то ещё (кажется Лёха), но не успели они отойти от палаток, как Саня подошёл. Он спускался очень скрупулезно, медленно, но полностью контролируя ситуацию. В лагере было видно его фонарик. Чуть раньше подошёл с вершины еле держащийся на ногах мексиканец. Ему негде было ночевать, и ребята приютили его. Как потом оказалось, его товарищи спустили лагерь с 6100 на 5800. Так что в наших палатках этой ночью находилось по 6 человек в каждой. Но нормально спать им в ту ночь не удалось – ночью поднялся сильнейший ветер, который запросто мог сорвать палатки. Мало того, на следующий день на спуске мексиканец повредил ногу и пришлось помогать ему, пока не подоспела помощь из лагеря. В общем, группа возвращалась на базу по два, по три человека в течении дня. А Данияр, которому как оказалось, восхождение далось очень тяжело, весьма в разбитом состоянии появился только во второй половине следующего дня. Выяснилось также, что «наш» мексиканец является первым мексиканским восходителем на Хан-Тенгри. Златоустовцы на утреннюю связь 16-го августа, в день своего планируемого восхождения не вышли. Но вышли на дневной сеанс и сообщили что они на … 4200! Оказалось, что, проведя ещё одну бессонную ночь, а на этот раз дул ураганный ветер, они решили отказаться от восхождения и теперь возвращаются в баз. лагерь. Итак, на вершину Хан-Тенгри из нашей команды поднялось 8 человек.
текст, фото
Комментарии